Где-то за полторы тысячи километров от Руси (базы Искателей)

Середина апреля

Ночь перед отбытием выдалась не лёгкой. Нужно было спать, впереди предстояла крайне опасная и тяжёлая дорога. Дорога, которая не обещала ничего, кроме слабого тлена надежды и веры. В плену этой надежды каждый из тех, кто собрался здесь, в этом месте, готов был идти куда угодно. Хоть на край света.

Словно крысы на манящий рожок Гамельнского крысолова, они готовы были идти, идти, идти. Даже если это подразумевало то, что они не хотели делать: снова оказаться в нигде, снова оказаться в месте, где невозможно найти защиту и спасение. В месте, где каждый встречный рассматривает тебя, как кусок сырого мяса.

Если бы был выбор, если бы только он был – они сделали бы всё, что угодно, только бы не выходить на улицу. Только бы остаться и оставаться в безопасности! Но безопасности больше не было. Здесь… Это место потеряло свою ценность в глазах всех и каждого. Еда… еды больше не было. Последние запасы были аккуратно распределены между всеми собравшимися в этом маленьком бункере на случай атомной войны. Эти запасы были рассчитаны на несколько дней пути. Всего несколько дней… и нужно или найти еду. Или они начнут пухнуть от голода.

Выход был назначен на двенадцать часов дня, выходить раньше было опасно, выходить позже – бессмысленно. Предстояло идти пешком. Машины были, но количество людей, собирающихся выдвинуться в полдень, ни в одну машину не влезло бы. Да и не только нужного количества машин не нашлось бы, не хватало водителей, и не было ни капли бензина.

Чтобы перевезти такое количество людей, нужны были автобусы, военные грузовики, но рядом не было ни одного. Был один раздолбанный старенький микроавтобус, в бачке которого ещё плескалось на дне немного соляры, да ключ зажигания которого так и лежал в бардачке. Возможно, его получилось бы завести, но … только возможно. Потом он проехал бы пару метров и сдох бы окончательно, подорвав веру в свои силы. А её и без того не было. И надежды на себя не было. Как не было и механика среди тех, кто решился спасаться, поскольку больше не было никого, кто мог бы прилететь в сияющих доспехах и взять эту миссию на себя.

Герои и прекрасные принцы остались где-то там, где была обычная человеческая жизнь. Жизнь, в которой люди смеялись и верили, что завтра обязательно наступит.

Сейчас за это никто не мог поручиться.

Завтра могло и не наступить.

Для той девчонки, которая сейчас сидела в углу, прижавшись пульсирующим затылком к железным листам внутренней обшивки одной из стен.

Для того мужчины, который перебирал свои вещи, безжалостно выкладывая предметы, не имеющие больше для него никакого значения. Один за другим.

Для той женщины, которая почти лежала на столе, положив голову на скрещённые руки.

Для того молоденького парнишки…

Для тех сестёр, которые сидели в женском бараке на одной из постелей, сплетя пальцы.

Для той роскошной женщины, которая сидела в кабинете, закинув ноги в высоких кожаных сапогах на шпильке на стол. Покачивая на пальцах связку ключей, она напевала что-то крайне фривольное.

Для серьёзного мужчины, который что-то высматривал и вычерчивал на карте, с грустью глядя на стопку палок для скандинавской ходьбы.

Для усталой и серьёзной женщины, которая уже давно спала, по-детски сложив под щекой обе ладошки.

Для серьёзного парня, который то и дело трогал за кончик носа пушистого медвежонка. Что бы ни случилось, он обещал никогда не расставаться с этим пушистиком. Он обещал своей сестре. Ничего не смог сделать с её смертью, но хотя бы мишку… Хотя бы только его.

Сто сорок пять человек…

Они собирались отправиться в путь, и для каждого из них, и для всех сразу этот путь мог стать последним.

Но у них была тень надежды на то, что у них получится.

Тень надежды на то, что они попадут туда, где смогут жить, маячила заманчивым знаменем впереди.

Сейчас они выживали в одиночестве. Их было много, их было очень много, но они были лишь рядом друг с другом, не деля ни страхи, ни надежды. Ничего не обещая и не выслушивая чужих обещаний. Слова были пылинками в воздухе, таяли сразу же, как только попадали в полосу тьмы, уволакивая за собой на дно пропасти.

Их путь, всех и каждого, начался в разных местах. Они не попали на эвакуационные пути, они не смогли потом присоединиться к официальным караванам. По разным причинам они двигались в разных направлениях, раз за разом теряя шанс на спасение.

Шанс на спасение каждый раз ускользал, как песок сквозь пальцы.

Они отчаянно пытались схватиться за воздух, но…

Не получалось. Ничего не получалось.

Однажды они выхватили свой шанс. Хватали синицу, а поймали журавля. Последний караван, ушедший на Землю новой надежды, оставил в разных городах военных офицеров, которые должны были жить там в течение нескольких месяцев, собирая людей. Люди приходили сами в убежище, выживая, когда чудом, когда благодаря чему-то, крайне противоположному этому.

Тем, кто собрался на объекте К-46, казалось в начале, что им повезло. Что можно выдохнуть, что можно сказать себе: «да, окей, мы в безопасности».

И собравшиеся действительно так думали. Первые несколько недель. На большее тех, кто был поставлен здесь, не хватило. Царьки на горе – они не смогли справиться с соблазном. Как мотыльки, они потянулись к огню. Но огонь оказался слишком жесток и обжёг их.

Военные отомстили изощрённым образом. Накануне зимы, которая согласно народным приметам (а выжившим ничего больше не осталось) должна была быть крайне холодной, они просто бросили тех, кто им доверился, и ушли. Аккурат за пару дней до нового года. Ушли, закрыв хранилище с провизией и новенькими автобусами, на которых можно было добраться до точки сбора, откуда в наступившем году должен был отправиться караван, последний военный охраняемый караван до Земли новой надежды. Самый последний.

Тем, кто выживал в этом бункере, было и больно от предательства, и смешно. Они опять понадеялись на чудо, но чудо ускользнуло из рук, так легко и так безмятежно.

Тридцать первого декабря, за двенадцать часов до нового года, подсчитав запасы, люди поняли, в текущих обстоятельствах, с учётом того, что их двести семьдесят два человека – они протянут только до середины февраля. Если экономить – до конца февраля. Но отправляться в дорогу можно было не раньше конца марта – начала апреля. Надо было что-то делать, но, чтобы выбраться наружу, туда, где было множество тварей, нужны были недюжинное мужество и удача, которой почти каждый из них похвастаться не мог. Ведь они не были сейчас в безопасности!

Они выживали уже не один месяц, и пусть можно было смело каждый день засчитывать за год, это всё-таки были месяцы. Календарь был безжалостен.

А вокруг… вокруг было особое положение.

На улицах бродили твари, существование которых долгое время было лишь фигурой в фильмах и книгах ужасах. Зомби – так звали их в литературе и киноискусстве.

Искажённые и заражённые – так их стали называть в реальности.

Что это было? Чужая ошибка или дьявольский план? Это знали только те, кто стояли достаточно высоко, чтобы не быть вовлечённым в круги ада, что разверзлись на Земле. Простые люди только знали – там, на улице смерть. Ночью – смерть. Любой укус – смерть.

Твари, что бродят по улицам, плохо видят, но очень хорошо слышат. Яркий свет мешает им видеть, позволяет сбежать, но не спрятаться. Спрятаться от тех, кто слышит чужой пульс, было крайне сложно. Первое время.

Потом люди научились обманывать это умение.

Люди умели думать. Звуковые ловушки, музыка ветра, дудочки, свистелки, свиристелки – в ход пускали всё.

Но самым качественным манком для искажённых тварей и самым ценным товаром в тёмные времена стали игрушки из детских магазинов с собственными звуковыми наборами. Они были достаточно громкие, чтобы заглушить звук людей.

В тех местах, где пытались выжить люди, были звуковые манки, на рубежах обустраивались звуковые ловушки, чтобы с их помощью можно было попробовать проскользнуть до того места, которое казалось безопасным.

До очередной смерти. До очередного красного флажка, отмечающего опасный путь.

К середине января в убежище их осталось двести шестьдесят пять.

К концу – уже двести тридцать.

К середине февраля – двести.

К концу февраля – сто восемьдесят один.

Потом весь март люди затаились, выжидая, высматривая, экономя еду, принесённую теми, кто покидал бункер, и ждали, ждали, ждали. Непонятно чего. Чуда, возможно, которое появится на пороге бункера и скажет: «Знаете, я тут подогнал самолёт. Чего мы пешком пойдём? Прошу на борт. Шампанское и мясные блюда входят в комплект обслуживания».

Но чуда не происходило.

Еды хватило до начала апреля, но нужна была новая вылазка. Крупная вылазка. Перед дорогой нужно было запастись едой, медикаментами, удобной одеждой, обувью, специальной снарягой.

Из тех, кто ушёл добывать то, что повысит шансы на спасение группы, вернулись не все.

К середине апреля их осталось сто пятьдесят.

В дорогу собиралось выйти сто сорок пять. Пятеро планировали остаться в бункере. Они нашли справочники и сырьё в аптеке и в стареньком сельхоз магазине, на который никогда не обращали раньше внимания, что толку-то?! Они решили сделать самодельную бомбу и вытащить из закрытого отсека провиант и автобусы. Это позволило бы спасти всех.

Ха-ха-ха!

Конечно, спасать всех взрыватели не думали. Они хотели спасти себя и только себя. Получится между делом прихватить с собой на борт полезных людей, которые будут чувствовать себя им обязанными – чудесно. Не получится – невелика беда. Всегда можно найти новых.

Взрыватели надеялись, что там же, в закрытой секции будет оружие и алкоголь. Алкоголя хотелось смертельно, как и мягких податливых девочек. Но таких в бункере не было. Точнее, были, но они находились под охраной, охраной тех, кого без крупного калибра было не завалить.

Взрыватели полагали, что в текущей обстановке лучше этих не трогать. Подождать и вернуться неотразимыми победителями, которым никто не посмеет отказать и заступить дорогу.

«Эти» присматривали за самыми слабыми… Они не думали о том, что это позволяет им оставаться людьми, они давно людьми себя не ощущали, ощущали себя загнанной дичью. Просто, когда они защищали самых слабых, они не чувствовали слабыми себя. Иллюзия? Да! Но это была сладкая иллюзия, в которую им безумно хотелось поверить.

И они верили!

Вот только напрасно…

Последние три человека погибли из-за палок для скандинавской ходьбы. Тот, кому предстояло вести этот цирк на выезде, сообщил, что с учётом того, сколько у них в планах идти каждый день, без этих палок измождённые и не подготовленные люди не пройдут и трети.

В ту вылазку он пошёл лично, вернулся один с добычей…

Остальные… Увы. Остальным так не повезло.

Выдвигаться предстояло пятнадцатого апреля.

День, который мог стать светлым днём, ведущим к спасению и надежде.

День, который был обречён на то, чтобы стать для выживших первой ступенькой к пути на Голгофу…

Ворон, сидящий на ветке, над убежищем, подпрыгнул, гневно каркнул и обернулся, словно глядя в лицо незримому наблюдателю.

Между двух невыразительных чёрных глаз появился третий, ярко-алый.

Взмахнув одной парой крыльев, ворон раскрыл вторую и спикировал вниз, к земле. Долбанул мощным клювом по коробочке, валяющейся у двери, снова каркнул и, деловито переваливаясь, двинулся по двору в сторону дальнего сарая. Ворон не был голоден, только недавно ворон вкусно поел… Но в сарай его тянуло нечто, чему не было названия.

Старая дощатая дверь стукнула, закрываясь за вороном. Птица взлетела наверх и раскаркалась сердито. Но никто не пришёл, никто ему дверь не открыл.

Убежище, не рассчитанное на такое количество человек, давно уснуло мёртвым сном. Утром было рано вставать.

Утром тех, кто собрался здесь, ждало путешествие в бесконечность.